– Ты разговаривала с ним во время спектакля?

– Нет. Я уже подошла к его гримерной, но затем передумала. Если бы я устроила ему еще один скандал, он почувствовал бы себя чересчур важной персоной. Слишком много чести. Поэтому я просто ушла из теат­ра и долго гуляла по городу. Разглядывала витрины, за­шла в какой-то бар и выпила бокал вина. А сегодня утром, когда я услышала… Я запаниковала. Позвонила на работу и сказалась больной. Только потом я сообрази­ла, что могу поговорить с тобой. Даллас, я не знаю, что мне делать!

– Оказавшись за кулисами, ты действительно шла к его гримерке? Именно к ней?

– Клянусь тебе!

– Тебя кто-нибудь видел?

– Не знаю. Но, в общем-то, я не пыталась быть не­видимкой.

– Я хочу официально зафиксировать все, что ты мне рассказала. Поверь, для тебя это самое лучшее. И еще я хочу, чтобы ты наняла себе адвоката – хороше­го адвоката. Сделай это по-тихому и расскажи ему все, что поведала мне.

– Хорошо.

– Ты ничего не упустила, Надин? Ни одной детали?

– Нет, я рассказала тебе абсолютно все. Я видела его один раз – в его гостиничном номере, а потом – только на сцене. Возможно, я дура, Даллас, но эта исто­рия мучила меня много лет. И еще… Ты ведь меня зна­ешь. Я не трусиха. Если бы я хотела зарезать эту мерз­кую свинью, я сделала бы это сама и не стала бы вкла­дывать нож в чужие руки.

– Да, я знаю. – Ева допила кофе и поморщилась. – Поговори с адвокатом. Официально мы с тобой побесе­дуем завтра. – Она встала и после недолгого колебания дружески потрепала Надин по плечу. – Не переживай, все будет хорошо.

– Знаешь, что самое обидное, Даллас? Мне было так чертовски хорошо! Впервые после того, как я брала сеансы психотерапии у твоей Миры.

Ева переступила с ноги на ногу.

– Да?..

– Между прочим, мы с ней выяснили, что после ис­тории с Ричардом я закрылась для настоящей любви. Он буквально растоптал мне душу. И вот после того, как я ему все высказала и дала в морду, мне показалось, что я прозрела. Я сидела в баре за бокалом вина и по­чувствовала, что моя душа вновь открылась. Я так хоте­ла этого! И вот… Как неудачно все получилось! Ну что ж, спасибо, что выслушала меня.

– Прекрати. – Ева подала знак Пибоди. – Отно­сись к этому проще, Надин.

Календарь утверждал, что весна вот-вот наступит, но она почему-то не торопилась. Ева ехала домой под моросящим дождем – таким же серым и безрадостным, как ее настроение.

Ева была раздражена пресс-конференцией. Единст­венное, что в ней было хорошего, это то, что она уже за­кончилась, а все остальное – на редкость погано. Да и вообще – за целый день допросов и мельтешения по горо­ду она сумела составить лишь весьма смутное представление о нескольких людях и событиях. Нет, у нее явно не было поводов быть довольной собой!

Вообще-то она не собиралась ехать домой: у нее еще была работа в городе, которую можно и нужно было сделать. Вместо этого она вдруг отпустила Пибоди, к великой – и нескрываемой – радости последней.

Ева убеждала себя, что ей нужно отдохнуть: погу­лять по саду, привести мысли в порядок. И дело вовсе не в том, что она вдруг так безумно захотела увидеть Рорка… А пока она лавировала в густом потоке транс­порта, пытаясь не попасть в пробки, которые в этот час возникали чуть ли не на каждом углу. Она то прибавля­ла скорость, то притормаживала, подрезала не в меру наглого таксиста и в итоге застряла перед светофором. Железная река машин изрыгала клубы дыма, как ад­ский поезд. У одной из них под капотом вспыхнул огонь, и бедолага шофер с проклятиями поливал мотор пеной из огнетушителя.

Чтобы хоть как-то скоротать время, Ева позвонила Фини.

– Ну, как успехи?

– Кое-какие имеются. Я вытащил из компьютера досье на всех, включая постоянных сотрудников театра и технический персонал. Адреса, финансовые данные, криминальное прошлое и так далее.

У Евы на душе стало немного легче.

– На всех?

– Да. – Фини помолчал. – Ну, я не буду приписы­вать успех только себе. Нам помогли. Точнее, Рорк по­мог.

Ева напряглась:

– Рорк?

– Он связался с нами сегодня после обеда – словно знал, что я буду искать данные на сотрудников театра. А у него вся эта информация и так имеется. Так что он сэкономил нам кучу времени.

– Какой заботливый! – пробормотала Ева.

– Все, что мы нашли, я послал тебе по электронной почте.

– Прекрасно.

– Я усадил Макнаба за вычисление пересечений, вероятностей, процентных соотношений. Времени на это уйдет прилично – список-то большой. Но завтра, я думаю, нам придется просеять людей, чтобы сократить список – отбросить наиболее бесперспективных. А как идут твои допросы?

– Медленно.

Автомобильная змея наконец поползла вперед. Ева выехала на перекресток, заметила пробел в потоке и нырнула в него. Ее маневр был встречен хором возмущенных гудков, и она коварно улыбнулась.

– Мы установили, откуда взялось орудие убийст­ва, – стала рассказывать она. – Обычный кухонный нож из театральной кухни, которая находится в подвальном помещении.

– Доступ туда, разумеется, имеют все? – уточнил Фини.

– Актеры, сотрудники театра. Зрители, конечно, нет. Кстати, там установлены камеры наблюдения, и мы уже забрали вчерашние записи. Поглядим, что на них есть. Слушай, кое-какие исследования я намерена провести сама, а потом сравним мои результаты с твои­ми. От Миры я завтра получу несколько психологиче­ских портретов. Может оказаться, что нам не придется трясти две тысячи подозреваемых. Насколько далеко продвинулся Макнаб?

– Он трудился не покладая рук, пока я его не отпус­тил.

– Ты отпустил Макнаба домой?!

– Вряд ли он поехал домой. – Фини хихикнул. – У него сегодня вечером свидание.

– Заткнись, Фини! – рявкнула Ева и положила трубку.

Вскоре она уже въезжала в ворота усадьбы. Даже не­смотря на отвратительную погоду, она была великолеп­на. А может быть, как раз на фоне этой сырой и серой мерзости она казалась даже более великолепной, чем обычно.

На просторных лужайках лежал прозрачный предве­сенний туман, голые деревья, облитые дождем, словно плакали. Здесь царила особенная атмосфера, как всегда говорил Еве Рорк. А посередине возвышался его знаме­нитый особняк – с башнями, башенками, галереями и балконами. Ева часто думала, что это грандиозное со­оружение должно стоять на вершине утеса, чтобы внизу бурлило и пенилось море.

Но даже здесь эта усадьба была спасительным ост­ровком для ее обитателей. Город с его толпами, шумом и зеленой тоской был не в состоянии пробраться сквозь высокие железные ворота. Это был оазис, который Рорк построил, чтобы спасаться от вероломства, бесце­ремонности и злой воли окружающих, а также от вос­поминаний о собственном беспросветном детстве.